Личная страница бойца

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ч Ш Щ Ю Я

Кириллов Владимир Васильевич

Дата рождения: 14.09.1922
Дата смерти: 06.08.2008

Звание: Гвардии сержант

О бойце: Родился я 14 сентября 1922 года в Псковской области в деревне Пнево Псковского района и учился в школе. Закончив 7 классов, я уехал учиться в Новгород на столяра. Учился 2 года и одновременно работал. После учебы пошел работать на станцию Свирь 2 в Ленинградской области. Мне шёл 19-й год. Началась Великая Отечественная Война. Подпорожский райвоенкомат сразу же призвал меня в армию. Свирь 2 и Подпорожский военкомат находились недалеко от Ленинграда. Нас хотели отправить под Москву, но немцы захватили Тихвин и нас отправили на оборону Ленинграда. Сначала меня отправили на открытом пароходе в Вологду, но потом вскоре в Ленинград учиться на радиотелеграфиста. Здесь нас кормили хорошо: первое, второе и третье. А когда немцы сожгли Бадаевские продовольственные склады, питание дошло до сухариков и чая с солью (без сахара). Моя задача в этот период времени заключалась в том, чтобы научиться работать на радиостанции, выучить азбуку Морзе, а также сбрасывать с крыш и чердаков и тушить зажигательные бомбы. 7 ноября 1941 года в праздник Октябрьской революции из Ленинграда, почти уже окруженного немцами, нас отправили на фронт. Ехали мы на открытом корабле ночью. Было холодно, и мы толкались, согреваясь. Приехали в определенное место и нас пересадили в крытые лодки, где мы согрелись и уснули у берега озера. Через некоторое время нам приказали выйти из лодок и направиться к месту службы в штаб дивизии 286, который находился в лесу недалеко от станции Назия. Здесь всех распределили по своим частям — кого в пехоту, кого в артиллерию и т.д. Радистов брали в том числе и в разведку. Меня приняли в артиллерию малокалиберную. В нашей батарее были одна 100 мм гаубица и пять 76 мм пушек. Пушки располагались не далее одного километра от передовой, и более того — на прямой наводке для борьбы с танками противника. В целом Ленинград и наши войска под Ленинградом были окружены немцами. Станция Назия была недалеко от Ленинграда. Наша задача заключалась в том, чтобы не пустить немцев в Ленинград, не дать немцам перебросить часть их войск на другие участки. Жили мы в землянках. Пехота имела землянки и траншею на передовой, у немцев тоже траншея и землянки. Нейтральная часть с обеих сторон была заминирована. У нас был наблюдательный пункт рядом с пехотой. Я постоянно держал связь в нужное время с наблюдательного пункта с батареей в период, когда нет телефонной связи. Кормили нас здесь в обороне не очень плохо, но и недостаточно хорошо. Хлеба нам давали 600 грамм на сутки, варили суп, щи, кашу. Всю «хряпу» - листья капусты, свеклы – съели. Съели и убитых лошадей. Лично я водку, папиросы и табак, которые нам выдавали в пайке, менял на хлеб, а у повара в котелках брал две порции — на себя и на друга, за что и посадили меня на гауптвахту на 5 суток, объявив мне строгий выговор. Но и здесь при очистке от снега разрушенных снарядами землянок мы нашли конскую голову, разрубили её на куски и сварили. Я при выходе из землянки увидел на дереве воробья, поймал его, ощипал и тоже с мясом конской головы сварил. Но нам все-таки давали сахар, сливочное масло и свиные консервы. Нашу армию снабжали продуктами и вооружением летом на автомобилях, самолётах, пароходах. В зимнее время в вагонах по железнодорожным рельсам, проложенным по льду озера. Как и какой ценой, знают командиры, ибо всю эту технику немцы бомбили и обстреливали артиллерией. В доставке продуктов питания участвовали и партизаны нашей Псковской области. Находясь в обороне, с немцами мы воевали по-разному. Были бои чрезвычайно страшные, а в другие дни проводились просто перестрелки с обеих сторон в зависимости от обстановки. Есть движение солдат — стрельба снайперов или из другого оружия. Где было движение, туда и стреляли. Чрезвычайные бои — это такие, когда траншеи и землянки артиллерией и самолетами обстреливались так, что всё взлетало в воздух, разрушалось, вновь засыпалось и вновь взрывалось, И всё вновь беспрерывно повторялось. Нервная система человека была в таком напряжении, что ты был готов выйти из укрытия или из землянки с надеждой — пусть убивают! Однако, как только хотя бы на немного обстрелы заканчивались, тебе опять хочется жить и воевать по-настоящему. В этом вопросе у нас был девиз: «За Родину, за Сталина!». Были бои и другого характера — не очень сильные, но и не слабые. Оружие работало по-настоящему. Так было у нас при прорывах передовой обороны, пройдя перед этим нейтральную заминированную территорию. Мы, прорвав немецкую линию обороны, захватывали часть территории противника и после этого уходили обратно на свою линию фронта. Такие бои проводились, я думаю, с целью разведки, взятия в плен их командиров и узнать об их дальнейших целях в войне. Или это делалось с целью удержать немцев на этом участке и не дать им возможность помешать нашим войскам, если их перебросят на другие участки войны. Лично я всего лишь старший сержант, командир отделения радиотелеграфистов. Моя задача — держать связь по радио, когда нет телефонной связи. В период обороны Ленинграда, находясь на передовой, я дважды мог быть убит. Однако смерти я избежал. Я видел, как падали бомбы и готовил себя к спасению. А это просто делается: если бомба летит — ты ложись на землю, и если нет прямого попадания, то спрячься в котлован, где уже разорвалась бомба. Второй раз бомба сюда не попадет, что я и делал. И жив остался. Мою семью немцы угнали в концлагерь. А уже в конце войны, когда освободили концлагерь в городе Лаутоверк-зюд (Германия), отца взяли в армию. Потом оказалось, что мы, не зная об этом, вместе освобождал Прагу. Он вернулся с войны раньше меня. Мама с сёстрами (а их было три) и двумя братьями после освобождения из концлагеря вернулись домой первыми. К нам в дивизию поставили «Катюшу». Так мы все называли засекреченную специально оборудованную автомашину, имеющую на рельсах крыши снаряды, при разрыве которых было огромное пламя, смертельные осколки. «Катюша» в боях отлично помогала. У немцев тоже была подобная машина (но далеко не такая) или что-то другое. Я её не видел. Их машину мы называли «Ишак». Этот «Ишак» к нам присылал по одной бомбе или тяжелому снаряду (я не знаю, как назвать эту взрывчатку). Как-то раз этот снаряд попал в траншею. Я из дна траншеи взлетел в воздух, упал обратно, но остался жив. Правда, повредился слух, но скоро прошло. А однажды я ушел в штаб. Зарядив аккумуляторы, пошел обратно. Пришёл к землянке и увидел, что в неё попал снаряд и узнал, что в ней погиб мой радиотелеграфист родом из Новгородской области, а радиостанция сохранилась. Получается, что из землянки я ушел вовремя. Я снова остался жив. Если говорить о войне в целом, то она вещь страшная и неприятная. Но всё равно к ней привыкаешь и сравниваешь службу с такой же обязанностью, как работа на производстве. Снаряды и бомбы рвутся, снайперы и солдаты стреляют. То есть, привычка к службе, к работе действует на человека и обязывает его жить. Поэтому считали — так и должно быть, поэтому и говорят, что жизнь есть движение. Будучи на фронтах по обороне Ленинграда, я стал членом Коммунистической партии ВКПБ. В этом случае я знал, что если попаду в плен, то немцами сразу же буду расстрелян или сожжён в специально оборудованных печах для сжигания людей тысячами, если попаду в концлагерь. Я не побоялся такой судьбы, свои служебные обязанности выполнял с честью и добросовестно, за что меня государство и правительство неоднократно награждало знаками, медалями и орденами. А их у меня, если все прикрепить на костюм, то им потребуется много места на костюме. И на гражданке тоже награжден и отмечен различными трудовыми медалями и знаками. Но вернусь к войне. Находясь недалеко от станции Назия, я работал радиотелеграфистом в составе артиллерийской батареи. Держал связь с наблюдательного пункта с батареей и наоборот, посменно. Приходилось делать различные вылазки в составе разведовательной группы с радиостанцией. Всю войну я служил в одной дивизии — 286. Ранен не был, в госпиталях не лечился. И в тыл для пополнения нашу часть не направляли. Пополнение к нам направлялось непосредственно на передовую. Иногда в свободное время я учился играть на гармошке хромке. Музыкой я интересовался и раньше, пытался играть. Так еще до войны я учился играть на балалайке, гитаре, мандолине. В Новгороде я учился в музыкальном кружке на духовых инструментах. Ну, а на фронте иногда я садился на пень спиленного дерева и сам учился играть на гармошке, зная какой-то мотив. Позже, вернувшись с военной службы, я работал заведующим в клубе, и вся молодёжь пела и плясала под мою гармошку. В высших школах и институтах я не занимался. Поэтому я игрок так — тюха-матюха. Прорыв блокады Ленинграда - и нашу дивизию отправили под Новгород. Началось наступление, оборона прекратилась. Немцы отступали, а мы наступали с боями. Раньше мне не приходилось принимать участие в наступлении. Для меня это было новое. Итак, мы наступали в сторону Пскова, гнали немца, который при отступлении сжигал наши деревни, подрывал мосты и дороги на пути своего отступления. Нам помогали партизаны. При подходе к Пскову наше командование направило нас под город Нарва. А потом, когда мы вышли на Гдовскую дорогу, нам дали команду идти в город Гатчину недалеко от Ленинграда. Вот так мы шли пешком, падая в канавы от усталости и желания поспать. В Гатчине я смог только увидеть глубокие ямы, напоминающие короткие траншеи. В них немцы хоронили своих убитых солдат. На краю этих траншей стояли ящики, в которых находились отрезанные головы немецких солдат. Головы должны были быть отправлены родителям для похорон в Германии по заказу родственников или предприятий. Головы отрезали не всем погибшим немецким солдатам, видимо только по заказу. Зачем немцы это делали – не знаю. Наверное, им не хватало гробов. В Гатчине мы долго не находились. Нас направили в Финляндию в район Выборга на линию Маннергейма навести порядок. Линия Маннергейма — это сплошные укрепления - бетонные и т. п. (Сам Маннергейм был раньше при царе генералом российских войск). Территория здесь - высокие пригорки из сплошного камня. Под ними я находился с радиостанцией и держал связь во время боёв Мы освободили Выборг и линию Маннергейма. Финны, подняв белые флаги, шли к нам для заключения с нами договора. Так же и наши командиры ходили к ним. Финны капитулировали, а Финляндия вышла из войны с нами. Мы установили границу между Финляндией и СССР. Временную границу сделали из двойного деревянного забора. А потом нашу дивизию направили в Германию, западную Пруссию, в Европу. Здесь мы с боями освобождали от фашистов западную Европу - Польшу, Венгрию, Австрию и Чехословакию. Больше всего пришлось воевать в Польше. Это города Мешовицы, Катовице, Краков, Оппельн и другие. При освобождении Кракова мы столкнулись с тем, что город всплошную был заминирован. Наша дивизия освобождала Краков и поэтому нам присвоили звание Краковской. При освобождении г. Оппельн было очень сложно, потому что и наши и немецкие войска - все перемешались. Получился сплошной фронт наступления-отступления. Нам приходилось при смене дислокации занимать круговую оборону. Здесь мне запомнилась такая ситуация. Дело в том, что я очень устал и уснул сидя. Я упал внутри палатки и уснул так, что не проснулся, когда к нашей батарее подошла большая группа отступающих немцев. Наши артиллеристы стреляли в них из пулемётов и пушек, а я ничего не слышал. Хорошо, что немцы струсили, в бой не вступили, бросили лишние тяжести и разбежались в панике. Это было поздно вечером, а утром мы собрали часть нужных нам трофеев. А я нашёл и подобрал две ультракоротковолновые радиостанции. Эти радиостанции по размеру больше, чем моя ПК или УРБ, зато помех при разговорах нет в любых условиях работы на них. Дальность передачи, правда, невелика. А работу наших радиостанций часто глушат беспрерывными трещотками. Тогда, хочешь - не хочешь, переходи на азбуку Морзе, работай ключом, стучи буквы и цифры. Гражданское население этих стран относилось к нам не плохо. Однажды в каком-то большом поселке Германии я зашел в квартиру первого этажа, и увидел за длинным столом сидящих в два ряда не старых мужиков. Я растерялся и испугался, подумал, что они меня убьют. Я очень испугался, но виду не подал, и попросил воды попить. Мне дали воды и я быстро ушёл, а мужики остались обсуждать и планировать свои дела. Здесь же, в Германии, мы с моим радистом зашли в одну из квартир и увидели женщину, которая пекла на газовой плите маленькие лепёшки. По её приглашению мы сели на стулья. Посидев, я спросил: «Мутор гиб мир яйко, их гиб марки». Она ответила, что яйко (яйцо) нет, и дала нам по горячему пирожку. (Кстати, куриные яйца они хранят в баках, в растворенной в воде овсяной муке или крупе. При этом яйца не тухнут). Лучше всех нас встречали в Праге: нам дарили батоны-булки, конфеты, фотографировали, играла хорошая музыка. Чехи радовались нашему прибытию. Лично мои две фотокарточки остались в Праге. На одной я был сфотографирован один, а на другой - с девушкой. Это нас фотографировали корреспонденты. Война шла, но жизнь берет свое, и люди всё равно веселились. Прагу мы освободили. Чехи нас встречали отлично. Но в Праге мы долго не были, возможно, ещё и по той причине, чтобы не создавать каких-то конфликтов среди мирного населения. В наших войсках было строго наказуемо создавание конфликтов. Многие люди прятались в подвалах, там же и ночевали, боясь бомбёжки и обстрелов. А в Польше перед взятием Кракова мне пришлось потанцевать с полячкой на каком-то их веселье. И всё-таки отношение гражданских лиц к нашей армии было разное. Иногда очень жестокое. Уже после войны в Венгрии я стал свидетелем такого случая. Я проводил занятия со своими радистами в районе неподалеку от виноградника. Когда мы подходили к винограднику, раздался колокольный звон, а навстречу нам вышла группа молодых парней, мол, посмотреть на нас. Но поскольку мы были с оружием и близко их не подпустили, они нам ничего не сделали. То есть, разошлись мирно. А когда мы пошли дальше, то обнаружили труп нашего солдата с разрезанным животом, набитым виноградом, мол, не воруй виноград. Были и такие случаи, когда обнаруживали убитыми наших солдат в местах, где хранилось вино в больших и маленьких бочках. Война закончилась. Май, весна. Прагу мы освобождали уже после окончания войны. Во время рейдов мы задерживали разных «вояк». Задержанных отправляли на допрос. Однажды был задержан поляк, служивший в немецкой армии. На допросе он очень часто повторял слова: «Я поляк, я поляк». То есть он, якобы, был вынужден служить в немецкой армии, что его насильно отправили служить немцам. Немцы капитулировали, это я услышал по радио. Но не для нашей дивизии. Я был предупреждён не говорить об этом нашим войскам, ибо Прагу надо было освобождать от немецких войск. Они не хотели сдаваться нам и спешили сдаться американцам. Вот тут были бои большие. И страшно было, потому что война закончена, а тут бомбы и снаряды, мины и пулемёты. И убивают наших солдат. Потом нас направили в Австрию недалеко от Праги в город Санкт Пёльтен. Тут мы дислоцировались, а оттуда меня отпустили в отпуск домой. Какая это была радость! Отпуск я провёл хорошо. Псковский райвоенкомат продлил срок моего отпуска. А по окончании отпуска я уехал не Австрию, а в Венгрию по причине перевода нашей части в город Самбатель. После окончания войны там же за границей мне предлагали идти учиться в институт военному делу. Однако я отказался, потому что за 5 лет война мне надоела. Я хотел жить на гражданке и быть самостоятельным. Итак, я был призван Подпорожским райвоенкоматом Ленинградской области в ряды Советской Армии 16 июля 1941 года, а уволен в запас 1 декабря 1946 года — более 5 лет службы в рядах Советской Армии, участвуя в Великой Отечественной Войне. Начались гражданские крестьянские будни, опять же служебные, но не в таком объеме работы, как в армии.